Премия Рунета-2020
Ямал
+7°
Boom metrics

Олег Газманов: Я превратил свою жизнь в игру!

Накануне своего 65-летия Народный артист России пришел в гости на Радио «Комсомольская правда» [аудио]
Олег Газманов в гостях у Радио «Комсомольская правда»

Олег Газманов в гостях у Радио «Комсомольская правда»

Фото: Иван МАКЕЕВ

- Олег Михайлович, спасибо, что вы к нам пришли.

- Меня тут газончик очень радует. Такое ощущение, что я участвую в акции какой-то – засади Москву травой.

- Москву сейчас многие чем-то засаживают. Почему бы не травой? Я не буду называть повод, по которому мы вас пригласили. Повод – это ваш день рождения, круглая дата, 65 лет. Не обижайтесь, но вы и какой-либо возраст – по-моему, совершенно не сочетается. Потому что вы тот самый Олег Газманов, которого все любят, которого все абсолютно знают. Один из немногих артистов нашей страны, которых знает, наверное, 99% населения. И с этим я вас поздравляю, а даже не с великолепной датой.

- Спасибо.

- Тем не менее, вы человек, который на протяжении огромного количества времени держите этот драйв, это напряжение, от вас идет энергия постоянно. Вам как это удается? Как вы это всё держите в себе? Не устаете вы от этого – постоянного внимания?

- Знаете, я когда-то, несколько десятков лет назад (я так могу теперь говорить, мне самому странно), еще в позапрошлой жизни, когда я еще занимался наукой, преподавал, ходил в море и т.д., я понял в какой-то момент, что что-то мне не нравится, что-то очень монотонно, а хочется сразу получать результат. А в это время я параллельно играл в одной группе калининградской, она называлась группа «Атлантик». Там играли студенты из разных вузов. Это была лучшая группа в Калининграде, я думаю, одна из лучших в стране. Я там написал первые песни. В 1969 году я написал песню «Белый снег».

- Да ладно!

- Она была локальным хитом этого города. И я думаю: когда пою, сразу видна реакция – или в тебя помидором тухлым кинут, или понравится. А вот когда я пишу статьи какие-то, в море – это долгая история, длинная такая, ты не вспоминаешь дни, которые были, они все монотонные. И я подумал, что те дни, которые я не могу вспомнить, их со мной не было. Ты не можешь вспомнить – значит этих событий, этих дней не было. И жизнь скукоживается. Я тогда подумал, что буду делать только то, что мне нравится. И когда ты делаешь что-то с удовольствием… Вот детям, например, неохота учиться, но если какой-то предмет нравится, какая-то игра, он может сутками сидеть и долбить это все. Вот для меня это игра, я превратил свою жизнь в игру. Поэтому у меня есть энергия, поэтому мне нравится делать то, что я делаю. И я сказал себе: как толь ко мне разонравится это все, я тут же уйду со сцены и не буду это делать.

- Судя по тому, что вы этим занимаетесь, совсем не разонравилось.

- Тем более, у меня так получилось, что я не только выхожу на сцену, но я пишу музыку, для себя в основном, пишу стихи. Конечно, три эти координаты, и еще четвертая – я свои шоу практически сам режиссирую, всё это делаю, продюсирую и т.д. Я просто не успеваю жить в таком ритме. То есть не успеваю получать удовольствие. Поэтому мне все это нравится, я буду дальше этим заниматься.

- Вы говорите про стихи. Это та самая часть человеческой деятельности, то самое искусство, которое считается чуть ли не умирающим. Потому что стихи пишут по-прежнему много, но их очень мало читают. Сама история со стихами, само стихосложение живо, на ваш взгляд? Или это для себя все-таки?

- Я не с детства пишу стихи. Есть прирожденные поэты, они складывают слова, это такая магия, когда сложение обычных слов – получается поэзия. И это очень трогает людей, разных людей, которые вообще незнакомы ни с поэзией, ни с прозой. Что-то в этом есть, какая-то магия. Так же как и со звуками. Вот ты складываешь какие-то звуки. Один человек поет, и у него получается великое произведение, а другой поет – и это как шум генератора, хотя он из консерватории. А другой вообще никто, взял гитару, а трогает миллионы людей. Это все непонятно. Так же и с поэзией. Но у меня получилось так, что я сочинять стал тогда, когда написал много музыки и понял: а кто к этому будет сочинять? У меня случайно получилось. Один знакомый поэт, я ему принес музыку, говорю: попробуй. Он говорит: музыка красивая, а что ты хочешь, чтобы я написал, на какую тему, ты мне «рыбу» напиши. Я сел, написал. Даю ему. Он говорит: «Ты издеваешься? У тебя все готовое, я не знаю, что тут сделать». Я помню, это была первая песня про Ямайку – «Мне снится ночами Ямайка, лагунно-коралловый риф…» Я сел, и меня понесло, я начал писать. И меня так захватило это.

Через какое-то время я стал отдельно писать стихи – и веселые, и грустные: «Разлетаясь на брызги, сердце вытечет горлом. Пополам буду песней в полете разорван…» Но это все равно очень личное все. Вот сейчас я могу сказать, что это такой для меня прекрасный случай, когда песни живут долго. Я анализировал, почему так происходит. Некоторые песни вроде крутят все время, а потом они куда-то уходят. И у меня так с некоторыми песнями тоже было. Но некоторые песни – нет ни клипа, ничего, а они, наоборот, всё выше и выше становятся. Как песня «Офицеры», например. Никаких специальных приемов шоу-бизнеса, никаких скандалов, клипов, вообще ничего нет. Я понял, что или история должна быть в песне, или какие-то такие крючки, которые цепляют. Вот сейчас меня девушка встретила, шутила: «Давайте споем песню «Путана». А я написал ее, когда этой девушки еще не было. «Ты служишь украшением стола». Знаете, что я понял? В моих песнях можно музыку убрать, и останутся стихи. Не подтекстовки, а стихи.

- У вас есть очень сильные строки.

- «Ты служишь украшением стола, тебя, как рыбу к пиву подают». «Над морскою тишиной, над крутою над волной две вечерние звезды, две дороги, две судьбы. И одна из них зовет через волны на восход, а другая тянет к дому, снова в порт меня зовет». История. Если в песне есть история, она тогда долгоиграющая. А если это с поэзией, и с музыкой…

- И ритм, и музыка.

- Меня часто спрашивают: что самое главное в том, что вы делаете? Я считаю, магия слова. Я сейчас не то что какой-то итог подвожу, а оглядываюсь назад, скажем так. Для меня важно, чтобы мои стихи, эти мои слова стали частью моего народа, частью речи моего народа. Когда говорят «Москва, звонят колокола» - понятно. «Ты морячка, я моряк» или «что ж ты бросил коня», «танцуй, пока молодой». Таких словосочетаний десяток, если не больше, наберется. И это, видимо, то… Чуть-чуть прикоснуться к вечности. Это самое главное.

- Это волшебство. Есть элемент случайности в стихах? Этот момент, когда складываются слова, и появляется какой-то второй, третий, четвертый смысл. Не верю я, что поэт берет слова и складывает все смыслы, которые там в итоге заложены. По-моему, здесь элемент того, что раз – и получилось, элемент некой химии.

- Это элемент химии или физики. Много есть слов на эту тему. Озарение. Это так же, как научное открытие. Это все интуитивно делается. А раз это интуитивно делается, это значит, что-то такое приходит тебе. Как антенна принимает сигнал. Я, например, чувствую, когда у меня получается, я сам волнуюсь, меня это колбасит. Если это колбасит и чувствуешь, что получается, значит, я знаю, что это же чувство будет у людей, которые это потом будут слушать. Если это чувствую, значит, удалось. Если этого нет, лучше закрывать и идти заниматься другим делом.

- А бывало, что вы переоценивали то, что получилось? Есть разная оценка своей деятельности. У меня бывает, что если я сделал что-то и мне нравится, то я пугаюсь, потому что понимаю, что, наверное, что-то нехорошо. Когда вы делаете и вам нравится, значит, все получится?

- Если я делаю, и мне нравится, то, во-первых, мне не стыдно перед небом. Я же не пишу для того, чтобы заработать, например. Я просто для себя, мне самому это нравится. Как правило, то, что мне самому нравится, то нравится и другим людям. Другое дело, что я не могу отличить, будет это хит или просто хорошая песня, или песня кого-то тронет. Но то, что это кого-то тронет, это 100 процентов. Я не угадывал, например. Есть же еще законы, по которым нужно понимать, что продвигать. Невозможно на альбом 15 песен делать 15 клипов, не хватит никакого таланта продюсера и т.д. Это должны сами люди потом послушать. У меня были моменты, когда вместо песни, например, «Единственная» я раскручивал песню «Надежда умирает последней». Потому что мне казалось (я и сейчас так думаю) и музыка в песне «Надежда умирает последней» сложнее, ярче и, может быть, талантливее, интереснее (по крайней мере, для меня). Но оказалось, что людям нравится больше другая песня. Это не просчитаешь. Это как ребенку что-то нравится, что-то не нравится. Так и народу. Надо просто прислушаться и получить удовольствие.

- У зрителей есть такое опасное и в то же время очень правильное. Люди очень быстро чувствуют фальшь, буквально с первых нот. Самое сложное, где сложно уйти от фальши, это гимны. Вы умудрялись делать гимны, которые можно и петь. Это и гимн, как мы говорим про «Москва, звонят колокола», и при этом это не вызывает какой-то иронии. Как вы решались на то, чтобы писать какие-то вещи? Гимн это понятие довольно сложное.

- Во-первых, с понятиями мы, особенно в прессе, не понимаем, что такое гимн, что такое не гимн.

- Гимн это что-то торжественное.

- Я могу только предположить. Я не хочу анализировать свое творчество с высоты своего же положения, это смешно просто. Поэтому лучше пусть кто-то другой про это скажет. С другой стороны, могу сказать, что, может быть, получалось все из-за того, что я эти песни писал, во-первых, для себя, а во-вторых, я не писал гимны. Я писал песни. Разные песни. Песня про Питер – у меня такая баллада: «Фонари, фонари, фонари, фонари, словно бледные лица в тумане кружат. И свободную белую бабочку-ночь острый штык Петропаловки к небу пришил». Вот это про Питер. А про Москву как напишешь? Балладу не напишешь про Москву. Москва – это марш, это мощный город. «В ярком злате святых куполов гордо множится солнечный лик. С возвращеньем двуглавых орлов продолжается русский язык». И в то же время «на проспекты прольется весна, озорные нагрянут грачи, и столице опять не до сна». Я просто чувствую интуитивно пульс города. У меня про Саратов тоже есть песня – «Саратов, Волга плещет волной. Саратов расцветает весной. Саратов, с Соколовой горы голос предков летит над тобой». Разный город по-разному звучит. Это как струна в разной тональности. Если ты угадаешь, тогда эту песню люди начинают петь, она становится частью их души, их сердца. От многократного повторения она превращается в гимн и становится сакральной, скажем так. Как икона. Просто икона, новодел, или намоленная икона. А кем она намолена? Людьми. Вот эта икона намоленная, она чудотворная, а это нет. Почему, эта же лучше нарисована, современная, красивая, яркая. Так и с музыкой. Например, песня «Офицеры», говорят, культовой становится. Это же не я подумал: возьму и напишу культовую песню. Это песня, которая идет, переходит детям, внукам. Вот песня «Темная ночь». Гимн, не гимн, культовая песня? Это сакральная песня, это песня на уровне Besame mucho, она примерно о том же. Как провожают бойца, как ждет его семья, а он думает о ней, она – о нем. Здесь магия, здесь волшебство какое-то, божественное провидение.

- Когда вы поете чужие песни, вы это чувствуете?

- Я отвратительно пою чужие песни. Я вообще не считаю себя таким серьезным певцом. Я хорошо пою, когда у меня озарение, эмоции. А эмоции у меня в основном только на то, что я сам сочиняю. Я это переживаю. Иногда были неплохие работы у меня, связанные с чужими песнями, но это крайне редко. Как ни странно, одна неплохая работа – что-то я спел по-мексикански, и весело получилось. И одна работа еще неплохая получилась – «Отговорила роща золотая». И у меня хорошо получился, я считаю, цикл военных песен. У меня был такой проект – «Песни Победы». Я там не только свои песни пел, хотя у меня много песен, которые подходят под это направление. Несколько песен я спел. И вот песня «Эх, дороги». Обязательно послушайте в моем исполнении. Потому что там другой взгляд на эту песню. Эту песню поет прекрасный коллектив, ансамбль Александрова, многие другие военные. Но они как поют? Боец так не споет. Я так не смогу спеть, потому что мне не хватит голоса спеть так красиво. Я ее спел, как боец, когда он сидит на броне, ненавидит эту войну, эту кровь, когда везде эти кишки размотанные, его товарища убили, друзей, может быть, сегодня или завтра он сам погибнет. Эту песню надо рассказывать. Здесь звон гусениц должен быть, heavy metal.

Раз мы об этом заговорили, хочу сказать, что я очень четко чувствую разную музыку и разные стихи. Иногда я вижу, как вот это композитор, а вот поэт, и вот они не совпали, или совпали, а аранжировщик не так сделал, не просчитал. Это такой тонкий момент. Вроде и песня популярная, но ее можно по-другому спеть. Я на чужие стихи редко пишу, но есть несколько песен на чужие стихи. Когда я читаю стихи, я сразу с музыкой читаю. Если плохие стихи, у меня в башке такая музыка жуткая, я не могу читать. А если хорошие стихи, у меня сразу музыка идет. Я это вижу, но все равно редко пою чужие песни. Своих хватает.

- Этот момент искренности и правдивости. Есть странное ощущение, когда человек что-то говорит, что-то делает, а ему не веришь. Вы эту фальшь сразу чувствуете в людях? Я имею в виду не в стихах, не в музыке, а просто в людях.

- Если бы я это чувствовал, я бы в ФСБ работал. Я не особенно внимаю, что люди говорят, врут, не врут. Интуиция это когда ты сразу, не раздумывая… Берешь человека на работу – поговорил с ним и… Первое впечатление у меня всегда правильное. А потом у меня такое плохое чувство – я начинаю себя уговаривать: да вроде хороший парень, давай его возьмем. Как правило, это всегда мимо.

- А вы жесткий человек?

- Я иногда жесткий, иногда не жесткий.

- Ваши песни предполагают такое количество знакомств с людьми разными, в том числе и жесткими, в том числе и откровенно простыми. Как вы общаетесь со своими поклонниками? Они же разного ранга, разного уровня.

- Знаете, я со всеми одинаково общаюсь. Когда-то я себе сказал, что буду общаться только с теми людьми, которые мне нравятся, делать только то, что люблю делать. У меня сейчас будет юбилей. Я приглашаю только тех людей, с которыми мне интересно, а не для карьеры. У меня огромное количество – и ученые, и артисты, и музыканты, и силовые структуры. Разные группы людей, которые вообще по жизни не пересекаются. Видимо, моя музыка их связывает. Есть нечто такое в этом, что всех к общему знаменателю приводит. У меня может за столом сидеть губернатор и аранжировщик, например. Совершенно разные по влиянию на общество люди. Для меня они одинаково приятны, если я их пригласил.

- У людей, которые занимают какое-то высокое положение, есть такая привычка. Меня, например, раздражает, когда, чувствуя себя чуть круче, человек начинает обращаться на «ты». А у многих это просто само собой разумеющееся. Как вы к этому панибратству относитесь?

- Иногда не очень приятно. Некоторые значительно моложе меня, но занимают определенное положение. Говорят мне: знаешь, Олег, ты… А я к нему все равно на «вы» обращаюсь. Даже если молодой человек, я не могу сразу на «ты» обратиться. Это не из-за того, что я какой-то интеллигент, но нужно как-то заранее уважать человека. А «ты» - это уже когда закусишь, пуд соли съешь. Незнакомый молодой человек, почему я должен обращаться на «ты»? Что, я ставлю его ниже себя? Это мне не очень нравится.

- Я знаю, что вы есть и в социальных сетях. Там же тоже люди оставляют комментарии. Вы их читаете? Как вы на них реагируете?

- Да, я попал в сЕти СетИ, теперь меня не найти. Мне нравится Твиттер. Там всего 140 символов. Вот поэзия это концентрированная проза. Почему Пушкин гениальный? Потому что он двумя-тремя строчками сразу выражал характеристику человека, страны и т.д. Вот в Твиттере если ты за 140 символов не успеешь что-то сказать, значит, не лезь в Твиттер, иди в Инстаграм. Твиттер это такая эсэмэска для всех, посыл всем поклонникам, всем, кто интересуется. А Инстаграм это останавливаешь мгновение и, как блог, можешь писать там долго. Только надо им сказать, чтобы они, наконец, сделали, чтобы можно было активные ссылки в Инстаграм ставить.

А если серьезно, мне это интересно, потому что есть обратная связь. Со сцены я вижу только море людей, а так мог только через прессу обратиться. А социальные сети, особенно когда обратная связь есть, без посредников, без средств массовой информации, я просто напрямую обращаюсь. Не так давно научился фильтровать все это, потому что всяких уродов хватает, конечно. Раньше они не могли так сделать – например, сказать человеку в лицо, что он такой-то, оскорбить его, - сразу по чайнику можно было заработать. А тут такая история, что можно это сделать, нагадить и т.д. Я сейчас уже понимаю, что их не так много. Просто они очень активные и злобные.

А вообще в соцсетях меня упрекают, что я запятые не ставлю, неправильно строю предложения. Но я считаю, что в Твиттере уже не по правилам русского языка и вообще никакого языка. Там определенная форма общения, называется твиттопись (я так называю). Вот твиттопись – это то, что ты хочешь выразить несколькими словами, сокращая, убирая запятые, сплющивая слова, хэштегами. Самое главное – выразить свою мысль и уместиться в 140 символов. Это игра такая. Поэтому я в ответ написал такое стихотворение небольшое:

Мы друг друга понима с полусло и с полувзгля

Буду твиты сокраща, чтобы больше помеща.

- Да, твиттопись как раз. А вам легко далась вся эта история с соцсетями?

- Легко. Спокойно, несмотря на то, что я уже 5 лет пенсионер. Там ничего сложного нет на самом деле.

- Вы оформляли пенсию?

- А как же. Я же народный артист России, у меня ордена. Я получаю 14 тысяч рублей.

- Ну, можно жить. Что касается современной музыки, ее принято всегда ругать. Каждый год новую музыку ругают. Как вы относитесь к новым исполнителям, видите что-то приличное из того, что сейчас играют ребята?

- Во-первых, хочу сказать, что каждый дурак имеет желание и способность кого-то ругать, унижать и т.д. А вот создавать не каждый может. Легко ругать молодую поросль. А чего ругать, ребята? Народ сам решит, будет он это слушать или не будет. А вот когда ругают, еще непонятно, кого они ругают, может быть, будущего гения, будущего лучшего артиста. Зачем это делать?

Более того, в основном ругают нашу музыку и восхваляют чужую. Хотя реальный анализ с точки зрения музыкальных профессионалов и критиков говорит о том… Да и вообще с точки зрения Вселенной люди везде одинаковые рождаются. Я имею в виду по способностям. Процент музыкантов и т.д. практически в каждом народе примерно одинаковый. Другое дело, что у нас почему-то принято своих унижать, а Запад восхвалять. Это еще с Петра Первого началось. Надо помогать нашим. Нужна реальная критика. Если какой-то критик пришел на мой концерт, посмотрел и написал: вот у Газманова то-то и то-то, энергия у него есть, но в каких-то нотах он так сильно лажает, не берет эту ноту, у него басист вечно бегает туда-сюда, штаны у него черные, а тапочки белые. Тогда я бы прислушался, собрал свою команду и сказал: ребята, давайте обратим внимание на это, человек же дело говорит. Этого нет. У нас критика такая: сам дурак.

- Ну да, музыкальная критика как таковая отсутствует.

- Кто-нибудь сказал бы, например, что у Газманова все песни в одну дуду. Или, наоборот, сказали: «У него такое направление, такое эскадронно-есаульское, а он написал еще две баллады, совсем другие. Интересно, насколько это народ принимает. Может быть, пора Газманову перейти в какой-то другой стиль». Вот этого нет.

- И не было никогда? Или пропало в какой-то момент?

- Есть люди, которые неплохо пишут о музыке. По крайней мере, Артур Гаспарян хотя бы с юмором пишет.

- Кстати, в конце 90-х была целая…

- Да, был Молчанов, еще кто-то. Была целая плеяда. Наверное, только Артур и остался. У него хоть слог остался, он по-человечески пишет. Знаете, везде в СМИ пишут так: Газманов признался, что он посадил дерево или посадил песню. Признался. Типа, он скрывал все время, а теперь признался. Или: похвастался накачанной фигурой своего сына. Кому похвастался? Они из Инстаграма вытащили фотографию. Это же бред. Вот это низкий уровень. И когда журналисты низкого уровня ругают музыкантов не очень высокого уровня или начинающих музыкантов…

- Это такой приговор индустрии на самом деле.

- Это с одной стороны. С другой стороны, да, уровень низкий. Но надо честно сказать и понять, почему такой низкий уровень. Вот программа прекрасная – «Голос», детский «Голос» на Первом канале. Они же поют, и не хуже западных поют. А что они поют? Западные песни в основном. А где качественные песни наши, отечественные?

- Или отечественные по 20-му разу.

- Я скажу почему. Я пару раз пытался в каких-то ток-шоу сказать, так сразу начали вопить, что Газманову мало денег. Я сказал, что такие низкие авторские отчисления, что если бы я не был бы артистом, я бы жил совершенно жутко. Почему Резник, например, кричит? У него тысячи хитов, и он не может на них достойно жить, купить себе нормальную машину и т.д. Это же неправильно. На Западе, например… Вот я писал совместную песню с одним из самых популярных американских композиторов и поэтов Дайан Уоррен. Она получает колоссальные деньги. Правда, она живет по-спартански, ей эти деньги особо не нужны, но она эти деньги вкладывает в музыку. Как она делает? Она ищет популярных молодых певцов и певиц, пишет для них бесплатно и помогает им раскручиваться. И получает бизнес такой. Если это будет хит, она получает деньги за это. А если это не хит, значит, композитор должен или в управдомы идти… По крайней мере, тогда и артист не страдает, он не свои деньги... У молодых артистов денег нет. А если девушки приводят спонсоров, это не значит, что это срастется. Это получится хит, где вертолеты летают, миллионы долларов потрачены, выключаешь телевизор – и нет человека.

Поэтому в этой ситуации, если про музыку серьезно говорить, надо посмотреть, что творится и в авторском обществе, и что творится с гонорарами. И надо понимать, что популярными песнями кормятся и радиостанции. На звездах не хочу сказать, что паразитируют – живут за счет них и СМИ, и т.д. Должны же получать. Тогда это будет другая конкуренция. Будет конкуренция классных песен. А если, например, я написал супер какую-то песню, кому-то отдал, или написал …. и отдал. Мне от этого ни жарко, ни холодно. Тогда какой смысл мне писать для кого-то, для классных певцов и певиц песни? Я только себе конкуренцию порождаю на сцене.

Этот момент, мне кажется, самый важный сейчас, на этот период нашей музыки. Истина где-то посередине. И ругать нужно не очень сильно. Критиковать нужно, а не ругать. А то ниже плинтуса загоняют.

- Я согласен. Но уровень халтуры, мне кажется, чуть выше, чем был какое-то время назад. Даже в начале – середине 2000-х было ощущение, что сейчас что-то изменится в индустрии – какая-то конкуренция появлялась, какие-то деньги появлялись, тем более что экономический подъем был в стране.

- Может быть. Очень сложно судить по тому, как изменилось за несколько лет. Это только с расстояния 10-20 лет. Сейчас говорить про это даже странно как-то. Только с расстояния многих лет мы начинаем понимать, что некоторые советские песни были талантливыми. Это мы сейчас говорим. А когда перестройка началась – до основания разрушим, а затем…

- А вы были из тех, кто кричал, что до основания? Когда был 91-й год, у вас какие были настроения?

- Никогда. У меня были настроения, как у всех. Такой тренд был, что хватит на армию тратить деньги, хватит деньги туда тратить, надо на себя тратить, на народ. И сейчас мы свергнем эту всю фигню и сразу будем хорошо жить. А сразу не получилось. Это подхватили еще другие люди, совсем не хорошие, и это пошло не в ту сторону. Не в сторону, как в Китае хотя бы, без шока без какого-то это все трансформировалось, и вот такая экономика поднялась. К сожалению, да. С годами мы меняемся физически и нравственно, и грезы нашей юности нас не волнуют в зрелости.

Конечно, многое изменилось. Тогда казалось, что вот-вот, и мы будем уже… Не надо в коммунизме жить, а будем жить по-человечески. К сожалению, все значительно затянулось. А музыка выполняет социальный заказ разных групп. Кто-то любит хэви метал, а кто-то… У меня есть песня такая: «Кто-то любит рыжих, к кто-то - нет. Кто-то ждет блондина, а я – брюнет».

- Политика интересует вас, вы активный человек в этом отношении?

- Нет. Я политикой с точки зрения карьеры политической никогда не интересовался. Наоборот, мне много раз предлагали стать депутатом, а я отказывался. По разным причинам. Другое дело, что я интересуюсь политикой, потому что мы живем в такое время. Я утром все равно слушаю и смотрю новости – хотя бы куда метаться, что покупать, рубль или евро. А во-вторых, что ждать вообще от мира. Политика внутри нас и вокруг нас. Но я никогда не хотел… Какой-то дурак написал из вашего цеха, что Газманов – член партии «Единая Россия», например. Я никогда не был, не состою и не состоял. Не потому что мне там нравится или не нравится. Просто это не мое дело. Я хочу быть свободным человеком.

- А в партии были?

- Не был ни в какой партии, не состоял. Меня многие как объект, который влияет на большое количество людей, хотели заполучить, делали разные заманчивые предложения. Но я считал и считаю, что если я захочу в партию, если у меня будет идея, которую невозможно будет реализовать без поддержки какой-то партии, тогда я пойду осознанно. А для чего пойти? Или просиживать штаны, или решать какие-то свои бизнес-проблемы. На это я не согласен. А кто за меня песни будет писать? Если взять всю партию «Единая Россия», они напишут одну маленькую песню «Офицеры»?

- Я сомневаюсь.

- Поэтому пусть они занимаются своим делом, а я буду своим.

- Я помню, что в подростковом возрасте, когда все на дискотеках «Есаул» пели, я по политическим соображениям не мог под нее танцевать. Там вроде как кто-то за белых, а я за красных. Я до сих пор помню это чувство…

- Раздрай такой.

- Да. Вроде как тебя несет самого, а нельзя. Меняется с годами отношение к каким-то стереотипам политическим – те же белые, красные?

- Не сильно меняется. Я к этому отношусь достаточно серьезно, я много истории читаю, люблю. Прочитал много и читаю сейчас. Это интересно сопоставлять. Опять же, истина, как правило, посередине. Те настоящие пламенные комсомольцы, которые на смерть шли, жизнь отдавали, вот они победили фашизм. Вот это страна, которая была объединена одной общей идеей – построить светлое великое будущее нашей могучей страны и сделать это во всем мире. Свобода, равенство, братство. Что, плохие идеи, что ли? Хорошие идеи. Так вот, они настолько были одержимы этими идеями, что могли на смерть идти. Это не то, что Францию взяли за столько дней, сколько продержался Дом Павлова в Сталинграде. Вот была какая идея мощная. И как мы можем осуждать? Моя мама дошла до Халхин-Гола, отец – до Берлина. И как я могу говорить: вот они были не правы, Ленина вынести из Мавзолея. Да пусть они спокойно уйдут в землю, все наши ветераны, дайте им дожить спокойно, хотя бы не разбивайте им сердце. Почему у нас самое главное вот это – будет он там лежать, не будет лежать. Пусть через 50 лет решим этот вопрос. Так жалко этих людей. Я каждый год что-то делаю для ветеранов, стараюсь, как-то помогаю. У меня была программа «Песни Победы». За 5 лет мы научились собирать гигантское количество народа. В 2005 году на Поклонной горе (я был продюсер, было гигантское шоу) моя команда собрала 1 млн. 300 тыс. человек. На Красной площади помещается 25 тыс. человек. А тут 1 млн. 300 тыс. человек, по данным ГУВД г. Москвы – через рамки проходили.

И как я могу сказать? Да, бывают такие гигантские движения, революционные движения, военные какие-то перемещения народов, одни поглощают другие, этих выселяют. Вот сейчас крымские татары. Выселили их, не выселили. Историю надо почитать. Было за что, видимо. Сталин тоже не дурак. Сохранил страну любой ценой. Предателей он наказывал. Если это было вот так, значит, вот так делал. И надо к этому относиться толерантно, спокойно. Время лечит. Надо жить в этой стране, в которой огромное количество национальностей, мирно.

- Вы правы. Просто сложно оценивать факты, когда все это еще очень болезненно воспринимается.

- Знаете, когда я писал песню «Офицеры», это было в 90-91-м году, когда был этот путч, у меня там такие слова были во втором куплете: «В ночь у Белого дома зверь в последней агонии, накатившись, разбился на груди у ребят. Что ж мы, братцы, наделали, не смогли уберечь их, и теперь они вечно в глаза нам глядят». И тогда был такой тренд, оппозиция была, в прессе, везде, что у Белого дома разрушили всю эту старую систему и т.д., ребята погибли под колесами. А танкисты – это было не так, чтобы они специально направили танки на них. Знаете, меня Господь уберег, наверное, от этих строчек. Я уже стал петь это все, а потом почувствовал какую-то фальшь в этом, что-то не то. Я же песню «Офицеры» писал не про этот момент, а про тех, кто Родину защищал, как Александр Невский, Дмитрий Донской. Вот в этом смысле. И тогда, получалось, я всю эту песню схлопывал в один небольшой эпизод нашей великой истории. И поэтому я написал другие строчки – «Господа офицеры, как сберечь вашу веру, на разрытых могилах ваши души хрипят. Что ж мы, братцы, наделали…»

Вот вы говорите, как я отношусь ко всем этим вопросам политическим. Спокойно отношусь. Надо разбираться сначала всем вместе, ставить не штампы какие-то, а разбираться. Я хочу сказать, что политика нашего президента очень взвешенная в этом плане. Но некоторые моменты, которые сейчас происходят, мне абсолютно непонятны. Например, вот эту доску Маннергейма повесили, еще пару каких-то названий поменяли. Извините, я не историк. Но в такой достаточно тяжелый период нашей страны где сейчас эта доска и где мы? Если хотя бы 5% населения против этого… А я думаю, в Питере не 5% против этого. Зачем раздражать людей, которым и так непросто, накануне выборов, накануне этого всего? И показывать, что власть делегирует таких людей, которые какие-то такие проекты безумные делает. Кого они хотят этим растревожить? Или почему с Васильевой эти эпизоды? Это политика. Я не понимаю этого движения. Это мне не нравится. И я становлюсь политиком, может быть, внутренне.

- В любом случае это задевает. По поводу песни «Офицеры». У меня есть двоякое отношение к этому произведению. Потому что, как все ваши песни, это песня. То, что вы говорите, гимн и песня. Вы пишете песню, получается гимн. Это все-таки песня. Ее совершенно спокойно исполняют в каких-то ресторанах, кабаках. Я много раз обращал на это внимание, когда приходят эти ряженые, начинают петь «Офицеры», люди встают. И я понимаю, что какой-то диссонанс в этом, какая-то фальшь. С одной стороны, вроде как они встают, с другой стороны, это кабак, это какое-то довольно странное исполнение. Я понимаю, что вы с этим не сталкивались, потому что вряд ли это видели. Песня серьезная, и вдруг такое кабацкое исполнение. Как к этому можно относиться?

- Это баллада, это не официальный гимн, который подразумевает исполнение в таких торжественных местах. Ее имеет право петь каждый человек. А вставать, не вставать – это тоже внутреннее состояние. Я, наоборот, хочу сказать, что удивительно, и в кабаках, и в разных местах люди все равно встают. Значит, настолько она действует, эта песня. Даже не исполнение, а сама песня. А эти ряженые и т.д., они, видимо, использует влияние этой песни, этой музыки в свою пользу. Господь им судья. Что я про это могу сказать? Да фактически ничего не могу сказать. Такова структура данного момента.

- Когда появились ваши первые хиты? Когда вы поняли, что вы, как сейчас говорят, взорвали танцпол, когда вся страна сходит с ума? Вы это чувство помните?

- У меня было несколько эпизодов, когда я это чувствовал. Первый эпизод, когда я играл на танцах в Калининграде, в ДК рыбаков. Мы пели разные песни. Нас очень хорошо там принимали. Я впервые сочинил несколько песен, которые мы спели, и я почувствовал, как их принимают. Вот это первый эпизод.

Второй эпизод. Мы стали ездить на разные фестивали. Но это не сравнить с тем, что было потом, когда миллион человек с тобой поют хором твою песню. Первые ощущения были, когда я сочинил, будучи в составе группы «Синяя птица», песню, которую не давали петь в группе. Например, куратор по идеологии вокально-инструментальных ансамблей, такая женщина пожилая, услышав песню «Ямайка» (Регги, регги, танцующий остров), спросила меня: «Что такое регей, регей?» Я говорю: «Это стиль музыки. На острове Ямайка они исполняют ее, и это всемирно известное исполнение музыки, так же как джаз». – «Вы про Ямайку поете. А почему не про Смоленск?» И мне эту песню запретили. Но я ее с группой «Галактика» записал. И она из каждого ларька звучала. У нас гастроли на юге были – Сочи, Ялта. Я иду, меня никто не знает, а везде эта музыка звучит. Я думаю: это же я сочинил. А по телевизору меня не показывают, туда нельзя, сюда нельзя, эту музыку нельзя, она не официально звучала. Это был мой первый успех. Нет, второй. Первый – «Белый снег» в Калининграде. А тут – по всей стране. Совершенно незаконно, бесплатно. Там какие авторские? Вообще никаких.

А дальше, когда песню «Люси» спел Родион. И это была реальная конкуренция западным хитам. Я с ним выходил вместе, он маленький был, и надо было выходить, чтобы он не упал со сцены. И это море людей. Конечно, эйфория началась. А потом еще круче стало, когда я сочинил и спел песню «Эскадрон». Песня «Эскадрон» была 18 месяцев в хит-параде «Московского комсомольца». И был такой период, когда открывал хит-парад, а там «Эскадрон», «Свежий ветер», «Есаул», «Дождись», еще несколько песен. Я собирал тогда бешеное количество людей. 9 сольных концертов в «Олимпийском». Через 3 месяца, по просьбам трудящихся, еще 2-3 концерта добавлялось. Или СКК в Питере со стоящим партером, 18 тысяч человек каждый концерт. 8 концертов, 9 концертов. Когда приехал продюсер Gipsy Kings Клод Мартинес, потому что какой-то его приятель был туристом в Питере и зашел на этот концерт, позвонил ему: срочно приезжай, тут творится что-то страшное. А он специалист по этнической музыке. Он приехал и с ума сошел, когда «Есаул, есаул…» 18 тысяч человек орет. Он со мной познакомился, я ездил в Париж, мы пытались найти общий язык, чтобы выпустить какую-то совместную работу. Он хотел мной заниматься, но я в этот момент уже собирал дворцы по всей стране. А он мне предлагал с нуля начинать на Западе. Он посчитал, перевел коэффициент, валюта и т.д., он говорит: ты будешь больше зарабатывать, но должен вот так начинать, я в тебя буду вкладывать.

Два момента, по которым я не пошел на это. Во-первых, я уже был счастлив, я уже отражался в глазах миллионов людей. Во-вторых, он сказал, что нужно петь или по-французски, или по-английски. Я бы мог выучить, петь и никто бы не отличил. Но «я сегодня не такой, как вчера, я голодный, но веселый и злой, мне-то нечего сегодня терять, потеряет нынче кто-то другой» - как это по-английски прозвучит?

У меня есть такая смешная песня, я ее еще нигде не показывал, но буду петь. Там смысл такой: «По утрам пей кефир, за страну свою держись. Ведь по-русски миру – мир, по-английски – пису пис». Я подумал, что нет, лучше я буду победнее, но счастливый, и меня гигантская страна будет поддерживать, чем я буду размениваться на это. И я не жалею. Мы с ним, кстати, расстались друзьями. Я был после этого еще в Монте-Карло, в 92-м году я получил Music Awards как лучший артист. Причем передо мной выступали Scorpions, а за мной – Тина Тренер.

- Отличная компания, я считаю.

- В те года это было вообще что-то невероятное. В общем, вот такая была история. Я пою по-русски, я радуюсь, что сочиняю на русском, сочиняю для своего народа.

- И спасибо вам за это, Олег Михайлович. Если будет у вас желание и возможность, напойте песню, которую исполните на юбилее.

- Сначала я скажу пару слов. Во-первых, я хочу сказать, что у меня скоро наступит 65 лет. Я думаю, чтобы скорее пережить…

- Не любите?

- Не в этом дело. Просто какие-то хлопоты, которые меня отвлекают от любимого дела. Надо думать, сколько людей приглашать, как их развлекать. Но зато есть и приятные моменты. У меня сейчас уже практически идет юбилейный тур. И люди по-другому к этому относятся. Наверное, потому что каждый раз бывает 18 лет, а вот 65 лет не каждый раз бывает у человека, особенно у артиста. Меня поддерживают мои поклонники, люди, которые еще, может быть, не ходили на концерты. На концертах совсем не то, что по телевизору. Это живой концерт, живая команда, это импровизация. С разным залом мы по-разному работаем. У меня идет юбилейный тур, так что ждите нас в вашем городе. А во-вторых, у меня будет 5 сентября на «Новой волне» в Сочи творческий вечер, где все артисты первой величины будут петь мои песни. 25-27 артистов будут петь мои песни, по-своему будут петь. И 28 октября у меня будет большой сольный концерт в «Крокус Сити Холле» в Москве, 30-го в БКЗ в Питере. И поехали дальше в тур.

Теперь насчет песни. Многие радиостанции пообещали поздравить меня 22 июля этой песней. Песня называется «Когда мне будет 65» (послушать песню можно в плеере в начале статьи)