Актер Валерий Баринов: «Человек-художник в любом случае должен быть в оппозиции к власти»

Валерий Баринов: «Человек-художник в любом случае должен быть в оппозиции к власти. В любом, даже если эта власть его полностью устраивает. Власть должна знать, что существует нерв общества, которым являются художники, режиссеры, актеры, которые не дадут ей сфальшивить».

Гость – актер театра и кино, народный артист России Валерий Александрович Баринов. Ведущие – Елена Афонина (радио «Комсомольская правда», Москва) и Сергей Неделин (радио «Балтика», Санкт-Петербург).

Афонина:

– Валерий Александрович, когда от важного и судьбоносного выбора мы отошли буквально на несколько дней, хочется начать разговор именно с этого.

Баринов:

– Мы еще не отошли.

Афонина:

– Да, идут митинги, идут волнения, в социальных сетях появляются видеоролики, которые рассказывают о том, какие были нарушения. Но мне хочется сказать вот о чем. Ведь ни один телеканал в этот день не показал фильм «День выборов». Вам не кажется это странным? В этой картине вы тоже принимали участие. Технологии изменились?

Баринов:

– Я не знаю, изменились ли технологии. Конечно, немного изменилось время. Сейчас упорядочили. Если вы хотите услышать мою позицию по этому поводу, я могу ее высказать. Конечно, сейчас, как бы на меня ни обижались, все предопределено, пирог разрезан заранее. Поэтому тех технологий нет. Там была борьба людей часто неправедных, но она была более-менее… Не могу сказать, что честной, но она была более-менее равная. Но сейчас прошел фильм, идет спектакль. Я всегда думаю, что на спектакль после фильма придет мало народа. Нет, залы битком, билеты достать невозможно. Каждая реплика воспринимается на аплодисменты. Знакомые, которые просят, чтобы я им достал билеты, я достаю и говорю: только предупреждаю, скулы будут болеть, потому что 3,5 часа смеха. И правда, смех не прекращается в зале. Причем смех не просто такой, а смех с осознанием того, над чем люди смеются. Изменились ли технологии? Я никогда не занимался технологией выборов, не участвовал ни в каких пиарах, не продвигал никаких кандидатов, и сам стараюсь к этому относиться более-менее спокойно. Но я думаю, что с этими выборами что-то сдвинулось, вероятно, действительно выросло поколение, которое выросло на Интернете. Я лично всегда был против Интернета. Мне казалось, что он уводит человека в какое-то индивидуальное состояние, человек лишен общества, он один сидит с компьютером, копается в Интернете. Нет, теперь, оказывается, Интернет это мощнейшая возможность общаться друг с другом и договориться. Насколько я знаю, завтра на площадь собирается прийти несколько тысяч народа.

Афонина:

– Заявлено 30 тысяч.

Баринов:

– Я рад за власть, которая повела себя достаточно лояльно, старается организовать. Посмотрим, что из этого выйдет. И рад за организаторов. Кто-то упирается за площадь Революции. Зачем? Чтобы устроить давку? Нет, пусть придут на Болотную. Но прийти должно много, как обещают. И я очень рад этому. Чтобы увидели, что пришли люди, которые хотят сказать: ребята, мы еще не все дураки. И когда начинается старый подход к этому: это рука Запада, – мне это напоминает мою комсомольскую юность, когда все дурное шло с Запада. Надо методы менять. Это вызовет у людей другую реакцию, если с ними будут разговаривать, а не объяснять им: это купленные, это подкупленные. Да мы-то живем в этой стране, что же нас покупать или не покупать. Мы-то видим, что происходит и как происходит. Даже элементарно. Прошел митинг на бульваре, арестовали – там 600, тут 300 человек. Ни один телевизионный канал об этом ничего не рассказал. Я только услышал на одном популярном канале в передаче, которая посвящена всяким преступлениям, чрезвычайным преступлениям. Там было сказано, что арестовано 300 националистов. Что же нас за дураков-то держать? Не надо. Мы можем обидеться.

Афонина:

– Вы сказали, что не имели и не будете иметь отношения к тому, чтобы выступать за кого-то или кого-то поддерживать, выступать против кого-то. А каково ваше отношение к тому, что руководить предвыборным штабом Владимира Владимировича Путина будет, как мы понимаем, Станислав Сергеевич Говорухин? Об этом было объявлено вчера. И тут же, в том самом Интернете, о котором вы сейчас говорите, разразилась огромная дискуссия по этому поводу. И среди мнений бытует и такое. У нас получается так, что если человек поддерживает власть, то он становится антигероем. В чем здесь парадокс?

Баринов:

– Это личный вывод Станислава Сергеевича. Я с огромным уважением отношусь к нему как к режиссеру и как к актеру, мне нравятся его актерские работы, мне нравится, как он работает как режиссер. К великому сожалению, мне не удалось с ним поработать на профессиональной площадке, но я с ним знаком, и общаемся мы довольно часто. Это выбор художника. То, что он художник, я не сомневаюсь. Если вы хотите знать мое личное мнение, я против этого. Потому что человек-художник в любом случае должен быть в оппозиции к власти. В любом, даже если эта власть его полностью устраивает. Власть должна знать, что существует нерв общества, которым являются художники, режиссеры, актеры, которые не дадут ей сфальшивить. А у Станислава Сергеевича, у меня есть своя трибуна, есть своя площадка, с которой мы можем высказать то или иное свое суждение. Мы можем повлиять на умы и на воспитание граждан через то, чем мы владеем. Мы занимаемся искусством. Мое глубочайшее убеждение, что художник должен быть немного в стороне от политической борьбы. Но он должен быть всегда в оппозиции к власти.

Афонина:

– А в чем тогда эта оппозиция должна выражаться?

Баринов:

– Потому что искусство начинается со слова «нет», а не со слова «да». И оно начинает возникать там, где больно. Когда человеку больно, тогда возникает момент искусства. Даже если ты снимаешь комедию. Я думаю, что Гоголь написал «Ревизора», потому что ему было больно, а не смешно. Мне кажется, что у нас есть своя позиция, и мы можем ее высказать через художественные образы. Но мы должны изначально держать руку на пульсе жизни, отражать то, что волнует людей сейчас. Вы вспомнили фильм «День выборов». Но это можно делать и через Достоевского, через Пушкина, если нет хороших современных писателей (а их, к сожалению, сейчас очень мало). И это наша трибуна.

Афонина:

– Так что же, опять между строк начинать читать, как в советские времена?

Баринов:

– Зачем между строк? У нас есть масса вещей написанных, которые читаются не между строк. А вообще искусство должно читаться между строк. Надо заставить душу трудиться. Душу зрителя, душу читателя, душу телевизионного зрителя или радиослушателя. Душа должна включиться. Я должен заманить его, поднося ту или иную идею, о которой мы договорились с режиссером, с автором сценария, который мы несем в народ. Тогда это есть.

Я не осуждаю их. Я высказываю свою позицию. А те артисты, которые идут в депутаты, как говорится, флаг им в руки. Но мне кажется, что их предназначение в другом. Это не то, чтобы отвлекает, но художник должен быть чист и независим. Это моя позиция.

Неделин:

– Валерий Александрович, когда вы начинали работу над спектаклем «День выбором»… Это сатира. Но сатира бывает разной. Сатира бывает, как сейчас говорит молодежь, тупо поржать, а бывает сатира, чтобы задуматься и даже кое-где поплакать. Вы когда начинали работу над спектаклем и фильмом «День выборов», для вас это что было? С какими мыслями вы к этой картине подходили – тупо поржать или все-таки подумать?

Баринов:

– Я честно скажу. Я с большой симпатией относился к этим ребятам – «Квартет И». И когда они выпускали спектакль «День выборов», они мне предложили играть этого генерала. А я выпускал «Скрипку Ротшильда». Я был занят и день, и ночь, и этим были заняты все мои помыслы. Я тогда работал еще в Малом театре, в Театре Пушкина, то есть загружен был, как всегда. Я сказал: ребята, вы с ума сошли, мне некогда ходить на репетиции. Они говорят: да не надо вам ходить на репетиции, вы будете приходить в театр, получать деньги и уходить. Я говорю: а играть? Говорят: а вы будете проходить через сцену в кассу. И когда я взял этот материал и пришел (мое счастье, что я быстро учу текст, и этот текст я выучил, стоя за кулисами), я сразу понял, как я это буду играть. Я понял, что это смешно, ярко, что это на злобу дня. Я понимаю, что не хотелось бы быть артистом, который работает только по конъюнктурным соображениям. Кстати, слово «конъюнктура» не очень плохое. Конъюнктура – это современно, то, что сейчас. Поэтому когда я получил этот материал, я понял, что действительно нахожусь… И потом, представьте, какое удовольствие, выходишь в форме генерала, публика удивлена, что ты в этой молодой компании вышел. Они начинают хлопать от неожиданности. Потом ты начинаешь говорить, они смеются и хлопают. Потом ты заканчиваешь, они опять хлопают. А я действительно иду в кассу. Я на сцене нахожусь минут 7, по-моему, не больше. Но очень люблю этот спектакль. И каждый раз, когда подходит моя очередь играть, играю его с удовольствием.

Звонок, Сергей:

– Такое впечатление, что власть относится к своему народу как к быдлу. Почему-то ей кажется, что народ не замечает и не видит иного мнения. Она начинает говорить о каких-то альтернативах, которые нереально осуществить. Не кажется ли вашему гостю, что именно так и происходит?

Баринов:

– Честно говоря, мне бы не хотелось вдаваться сейчас в политические дебаты, осуждать эту власть или агитировать за нее. Я бы хотел остаться все-таки на своих позициях. Что касается того, относится ли эта власть к народу как к быдлу. Большая доля правды в ваших наблюдениях, как мне кажется, присутствует. Но вы знаете, что бы я хотел сказать, и в чем это «но». Давайте все-таки иногда смотреть и на то, что было хорошего или что было плохого. Было ли что-то хорошее, что сделала эта власть, или не было? Я так подхожу к решению того или иного образа. Играя мерзавца, я всегда хочу понять, почему мне его жалко, за что я могу его простить. Я однажды участвовал в передаче в Киеве, тоже был прямой эфир. И тогда был момент, когда два народа явно стравливали. И я говорю: что же вы делаете, давайте искать, за что мы любим друг друга, давайте искать точки соприкосновения. Это я сейчас обращаюсь не только к народу, но и к власти. Нам трудно с вами рассуждать, что они чувствуют, сидя там, наверху, какое это психологическое ощущение, когда ты едешь, тебя окружает масса автомобилей, которые тебя охраняют, едешь в большой бронированной машине, кажешься себе центром земли. И тебе кажется, что тут момент твоего могущества и торжества. Во власть я бы пускал тех людей, которых надо туда приводить под автоматом. Понимаете, какую надо иметь волю или какое понимание, чтобы сказать: вот сейчас я беру эту громадину, страну, и взваливаю на себя, и буду честно ей служить, ничего не получая взамен. Вот эти люди вызвали бы у меня уважение. А когда человек говорит: я знаю, как вывести эту страну, – я никогда ему не верю. Я все жду, когда придет человек и скажет: я не знаю, как это сделать, но давайте попробуем, давайте работать, я буду вместе с вами трудиться, я вам ничего не обещаю, кроме жестокого труда и жестокой жизни на ближайшие 5 лет. Я пойду и буду голосовать за этого человека.

Афонина:

– Мне хотелось бы спросить вас, относится ли это к режиссерам? Знаете, приходишь на съемочную площадку, а они говорят ту же самую фразу: я не знаю, как это делать. Поверили бы вы такому человеку или нет?

Баринов:

– Конечно.

Афонина:

– Мы слишком много времени уделили политике. Давайте поговорим о вашей жизни. На вашем счету более двухсот картин. И встреч с разными режиссерами было очень много. Вот человек, о котором вы говорили относительно политики, человек сомневающийся, понимающий, что не все может сделать, человек сомнений, а не абсолюта – такой режиссер вам был бы интересен?

Баринов:

– Конечно. Мне только такой и интересен. К сожалению, в кино он встречается все реже. Почти не встречается. Кино – это производство. Там много творческих людей. Молодые есть. Недавно снялся у продюсера Максима Хусаинова и режиссера Златопольского в фильме «Дом ветра». У меня была прекрасная партнерша Полина Кутепова. И я получал удовольствие. Но мы тоже были зажаты рамками срока, смены. Смена длится 12 часов. Это немыслимо много. Просто устаешь очень.

Театр имеет на это больше возможностей. Хотя я работал с большими режиссерами: с Бондарчуком, с Венгеровым. Это все было. Но театр… Вот вы говорите, человек сомневающийся. Это не тот человек, который пришел и сказал, что знает, как. Хотя у меня было пример большого режиссера, который знал. Он актеров расставлял по номерам дома, как фишки. А потом приходил, и у него получались хорошие спектакли. Это был Леонид Викторович Варпаховский в Малом театре. Я имел счастье играть в его спектаклях. В массовке.

Мне больше интересен режиссер, который говорит: «Я приглашаю тебя в неизведанное путешествие. И давай пойдем. Я чуть впереди. И буду смотреть, как ты реагируешь». А иногда и меня вперед пускает. Когда меня спрашивают, что для меня хороший режиссер, я говорю, что это режиссер, который ставит для меня невыполнимую задачу.

Афонина:

– Такое возможно?

Баринов:

– Конечно, это очень сложно. Но это вводит меня в состояние определенной зыбкости. Я иду как бы по лезвию, по очень тонкому лезвию. И боюсь ступить туда, сюда… И порезаться боюсь. И все это происходит… И он рядом идет со мной, поправляет… Вот это мне ужасно нравится.

У меня было несколько режиссером, притом, в огромном количестве. Я не боюсь никого обидеть. Просто были люди, которые сделали какой-то поворот в моей судьбе. Я не говорю сейчас про педагогов. Это особый момент счастья – те годы в институте. А были режиссеры, я могу их перечислить по пальцам: Ростислав Горяев, которого, к сожалению, сейчас нет. Это был Леонид Хейфиц, Еремин, Борис Морозов со спектаклем «Пир победителей». И, конечно, это режиссер, с которым я работаю в последнее время Кама Гинкас. Эти люди что-то поворачивали во мне. И на репетиции к ним, сложнейшие, которые доставляют мне сладкую муку творчества, я хожу, как на реанимацию. После огромного количества, которое я перелопачиваю в сериалах, в постановках я прихожу туда чиститься.

Я отношусь к своей работе, как слесарь, как токарь, которому сегодня могут дать точить деталь для унитаза, а завтра он возьмет, и будет вытачивать деталь для космического корабля. Я должен сделать и то, и то хорошо. И поэтому мне ни за одну свою работу… Нет, есть две, не буду говорить. Я за все отвечаю.

Афонина:

– Я хотела сказать про одну работу. Да ладно! Не буду!

Баринов:

– Можете говорить.

Афонина:

– Что заставило вас принять участие в «Самом лучшем фильме»?

Баринов:

– Я должен вам сказать, что я своей работой там остался доволен. Я там существую достаточно органично и смешно. А подкупило меня что… Меня пригласили в эту работу, сказав, что будут делать пародию на все наши современные блокбастеры. У меня много накопилось злобы к нашим современным блокбастерам. И я с удовольствием в это пошел! Но этого, на мой взгляд, не получилось. Ребята эти, они талантливые, но они немножечко поржать. Можно было сделать все гораздо интересней. Но о своей работе, я не могу сказать, что я там плохо работал. Не потому, что я самоуверенный человек. Я всю жизнь не уверен. Я всю жизнь жду провала. Но вот эту работу я не могу назвать своим профессиональным провалом.

Неделин:

– Вы много говорили о кино, о творчестве в театре. А на киноплощадках остались ли такие места и режиссеры, которым нужен живой человек? А не бизнес.

Баринов:

– Я вам сейчас говорил о Славе Златопольском. Тут не хватит времени и передачи рассказывать о режиссере Садиловой, с которой я работал.

Неделин:

– Просто скажите, где это кино можно увидеть!

Баринов:

– Вот это вопрос не ко мне. Я сам бы хотел задать этот вопрос. Мне доставляет удовольствие работа с Леной Николаевой. Я работал со Славой Златопольским, и благодаря продюсеру у меня было там время поэкспериментировать, поискать. Затронуть струны души.

Есть эти режиссеры. Но нужен прокат. Нужно, чтобы это дошло до зрителя. Сейчас я был во Франции на фестивале в Онфлере. Я теперь во Франции популярный артист после фильма «Концерт». Кстати, получил колоссальное удовольствие от работы с французами.

И там, на фестивале была программа документального кино. И я посмотрел несколько фильмов! Я в ужасе, что этого никто не видит! Как человек пробирался, снимал про Байкал, раскрутил людей, которые там живут, на такое откровенное интервью. Но этого никто не увидел. Сидевшие французы говорили с открытыми ртами: «А где это вообще можно видеть?». Он встал и говорит: «Вот здесь». А там сидело человек тридцать. Зал маленький, для раннего показа. Я был поражен. Французы приезжают, кинотеатры полны, очереди за билетами. Это мне напомнило время наше, когда у нас стояли очереди за билетами в кино.

Афонина:

– У нас теперь привлекается другим. Вот фильм «Фурцева», где вы играли Жукова, думаю, посмотрело несколько миллионов.

Баринов:

– Вероятно.

Афонина:

– Не о такой ли аудитории мечтает актер? И роль-то не проходная.

Баринов:

– С Жуковым особая история. Когда мне предложили играть Жукова, я спросил Сережу Попова, большая ли роль? Он сказал, что нет. Я согласился. Хотя у меня до этого были предложения пробоваться на Жукова. Я всем говорил, что нельзя играть Жукова после Ульянова. В восприятии народа Жуков – это Ульянов. Но тут надо было сыграть человеческую боль. Жуков не командир. А раздавленный машиной административного аппарата, под который он попал. И мне было любопытно сыграть.

Я, к сожалению, очень мало видел. Я был во Франции, когда фильм шел. Но я так понял, что фильм смотрели многие. Слава богу, что не кидаются костылями. Не могу сказать, хорошо ли я там сыграл. Видел один последний кусочек, когда он уже в гражданском костюме…

Афонина:

– Хочется еще вспомнить, что вы принимали участие в большом количестве телеспектаклей. Были документальные фильмы. Я тут подумала, почему фамилия одной супружеской пары в документальном кино у вас дважды появляется? Ивашов и Светличная.

Баринов:

– Я дружил с Володей. Со Светой мы общаемся, но меньше. А с Володей мы снимались в фильме «Кто сильнее его». Картина не пошла. Но мы с ним провели два-три месяца, после чего очень сдружились. Вероятно, его любовь к поэзии и моя любовь к поэзии… Мы вечерами просиживали у костра. Волга, Шереметьевский дворец, замок. И мы сидим на берегу. Он читал любимого своего Рубцова, а я … Очень много читал Тарковского. Это для него вообще было открытием. Он Арсения Тарковского знал мало, поэта. И мы проводили вечера. Мы очень быстро срослись душами. Сказать, что мы долго дружили, я не могу. Но очень активно, если это можно говорит о взаимоотношениях мужчин.

Афонина:

– Такое ощущение, что из Питера вы уезжали с больным сердцем. Это так?

Баринов:

– Привет Питеру! Первый год я ненавидел этот город. Я не понимал, что такое белые ночи. Мне казалось что все несчастья, которые свалились на мою голову. Я, человек из Средней России, попадаю в город Питер. Совершенно не свойственный мне. Я ходил по нему пешком, чтобы полюбить. Я не просто полюбил этот город. Если я хотя бы раз в месяц не приеду в Питер, я болею. Семь лет определенного счастья. Я получал там особую школу и особую культуру. Я видел такие спектакли! Играл в замечательных спектаклях!